А еще она пела. Круппа и Визбора, Городницкого и Ланцберга. Пела то, что в клубе никто больше не пел. Ее гитара и ее голос были не для сцены - для костра, для друзей, но так, как она - никто больше. И так, как она в походе - никто больше. А в походе, на катамаране - рассказы из истории архитектуры, тихие песни у костра и взгляд... Как будто в прошлое... Где было что-то, что никто не знал и никто не мог к этому прикоснуться, как говорит Дима. Права не имел.
Где-то бродит среди нас история о том, как Паштетская (Паштет) встречала клубный Новый год на подножке товарняка - опоздала на электричку и ввалилась заснеженная и промерзшая до костей в домик, где все ее уже перестали ждать.
Летние походы, водные пятерки и шестерки в женской команде, воспоминания о них в течение всего года, подготовка к следующим, бег по кольцу. За чем? Куда? К кому и к чему?
Дома - толстые тетради стихов и песен. Вязальная машинка. Идеальный порядок в маленькой комнате в коммуналке.
За внешней бравадой - душа художника, а во главе жизненного угла - романтическая Любовь, которой отдается все, до конца...
В историю ушла замечательная повесть о том, как Пашковская с Никитосом, работая в одном КБ на заводе Ленина, разработали уникальный биатлонный мостик для спартакиады студентов России (или Союза?). Мостик стоит до сих пор. А Никитоса уже нет. А Ирка? Где она бродит? Что делает? На кого обижается?
