У Минина слабые стихи. И длинные. И музыка однообразная.
Так и
хочется отогнать сразу все наезды. Чтобы не ковыряться ногтем, а понять – в чем
тайна. Почему эти монотонные строчки, странные рифмы и витиеватые переборы
накрыли нашу компанию целиком? Может потому, что Глухов при уже первой встрече
попросил его объяснить – КАК играть ЭТО?… И уже после мы с Кокшаровым пару
часов без перерыва в поезде разучивали «Звонаря». Всё понятно – «как», да, поди – сыграй. Разучили. Овладели
частью тайны. Прикрепились к ней. Сколько еще человек сейчас знает эту
«распальцовку»? Старжинский? Леха Корягин?
Что-то было за этими строчками
такое, к чему хотелось тянуть руки как к огню.
…Было дело
– кто-то из московских услышал Серегины песни, и сказал что-то типа: «Враньё».
Ну. А как объяснить, что нет? Что делать, если один видит в птице –
вдохновение, а другой – завтрак? Убеждать, что это не так? Мы-то видели эту прорвавшуюся в нас боль.
Помнили, что общие тетрадки по 40 копеек со стихами долго лежали в чемодане под
его кроватью, и первый раз «Потоп» услышали весте с нами несколько сотен
человек на «Июльских зорях»…
Иногда дело в человеке – бывает, что
он интересней своего творчества. С Серегой – не так. Потому, что не могу сравнивать
– я не знал его, как человека. Для меня тогда, совсем молодого парня, 33-х
летний мужик со своими душевными ранениями был неперевариваемым вызовом – я не
знал, как к этому относиться. Потому, что видел, что не врет. И не мог помочь.
Только выслушать. Только разучить. И спеть другим. Тем, кто готов услышать.
…Он пил. Сильно. Но повесился трезвым. Там было что-то
глубоко личное.
…Когда сказали, что он умер, никто не понимал, что надо
делать. Это невозможно было пережить за пару дней. Поскольку собирались по два
раза в неделю и к тому моменту уже читали друг друга молча. Появилась странная закрытая
тема, где у каждого были какие-то свои движения. Иногда их было видно – в тот
день Глухов пытался петь его песни в клубе. Не поддержали.
Про девчонок – не помню, но представляю, что там, вообще,
был паралич. Я тогда перестал играть на гитаре – без вызова, на уровне
рефлекса. Не мог, и всё. Только через силу. А через силу – зачем? Вот и
остановился. Надолго. Где-то на месяц. Это с учётом того, что до этого
практически каждый день – по паре часов.
Слет Минина появился как выход. Как найденный способ того,
что надо сделать. Чтобы найти ответ. И договориться на этом. Там не было
зрителей. И пафоса. Это был сбор для того, чтобы услышать себя.Сначала – просто выезд «надо попеть Минина». К
следующим – их было 2 или 3, уже готовились. Стихи и песни. Не только его. И
декорации. Где-то одна из них лежит на антресолях.
… Сейчас тоже, бывает, его поем. Да только тайна уже не та.
Сегодня уже и школьники знают, что такое «в списках Красной книги – человек».
У каждого из нас – теперь свои ответы о том, как устроена
жизнь, но многие наверняка скажут, о чем это: