Сейчас бы оборжали одно наименование. Тогда было не до шуток.

Мы же не просто пели. И тусовались. Мы чего-то хотели от наших концертов – они выстраивались не в только в соответствии в понятиями «поет мальчик – поет девочка», «веселое – грустное», но и в соответствии с текущим видением того, что хотели сказать людям. Фактически мы создавали точку, из которой формировался фрагмент общественного мнения. Каждый хотел как-то по-своему. Специально не договаривались. Но получалось что-то общее.

Это мнение начало формироваться. В десятках концертов и встреч, в фестивалях – стали появляться критерии «плохо и хорошо». Что этими критериями зрители ЕЩЁ измеряли, кроме наших песен – мы уже не могли знать. Но то, что это происходит, понимали уже тогда.

Тогда же, кстати, практически все переболели «звездной болезнью», но процесс не останавливался. Т.е. болезни рассасывались, а жизнь продолжалась.

С одной стороны, когда мы приезжали на турслет – слышали – будто ветер пролетал – «КСП ППИ приехал». Это значит – люди придут вечером слушать. Потому, что им надо. С другой стороны – когда Фила с Глуховым звали к чужому костру – кроме кучи реально благодарных зрителей, практически всегда были такие, кто брал гитару и отходил в сторонку – может и похуже, зато себе – попеть то, что хочется.

И в тот момент, когда вся эта каша мнений булькала и в чем-то готовилась нами – вдруг (как-то стали все понимать), в достаточном широких кругах общения стала иметь значение фраза «мы в КСП ППИ, считаем, что…» – а дальше – собственный текст.

Когда такой текст произносил Филичкин (что, по-моему, вообще, было редкостью) или Людка Бегишева – еще понятно. Но в какой-то момент эта фраза пугающе часто стала появляться у тех, кто тусовался с нами по ходу дела. Мы же никого не гнали. Походит человек в клуб месяц-другой, доживет до фестиваля – там на всех дел хватает, поможет, конечно. Потом съездит на слет в другой город, за костром последит, дрова принесет – всё, наш. Но вдруг доходит до нас, что в своей кампании он (она) уже светит отраженным светом и уже слышим мы фразу: «Мы в КСП ППП считаем…».

Или кто-то из стариков что-нибудь ляпнет – типа, это наше общее мнение.

Какое-то время отмахивались, проехали, дескать – молодые, всё по-барабану… Но когда несколько раз, обойдя круг, информация вернулась к нам в виде вопроса : «А Вы в самом деле так считаете?...» – стали задумываться.

Не всё касалось темы общественного мнения. При подготовке фестиваля возникали политические вопросы – например, при взаимоотношениях с горкомом комсомола. Иногда надо было брать на себя ответственность и, например, мне говорить за всех: «Мы будем это делать» или «не будем это делать» – та  же история. Пока клуб не сказал: «Мы считаем…»,  его мнение можно интерпретировать как угодно.

Стало понятно, что надо что-то делать. А то делать-то?

Автора идеи время не сохранило, но начали мы создавать «институт действительного членства» – проще сказать, механизм принятия общих решений. Потому, что ни для чего другого эта штука, насколько помню, не предназначалась.

            Просто проголосовать за «совет старейшин» – было сложно. Кто голосует? У клуба не было очерченных рамок.  Это была комета – где ядро переходит в хвост, было непонятно. Может ли голосовать тот, что только пришел? и должен ли голосовать тот, кто уже отошел? А сами старейшины голосуют?

            Вопросов был вагон. Начиная с того, что многие уважаемые люди (например, Леха Леонтьев), вообще, считали затею вредной. И уж как мы рубились с ними – Куликовская битва… Это же самый тяжелый случай, когда у всех – своя правда. С одной стороны, в компании, где все прошли через разные переделки, и все «братья и сёстры», специально раздавать разные погоны – неправильно. С другой стороны, проблемы, которые предполагалось решать, были действительно серьезны и не всем были видны. Ну, хотя бы потому, что оппоненты не бились с горкомовскими и не видели, что мы получали при наличии  нашей жесткой позиции и что теряли из-за её отсутствия…

            Обсуждение процедуры затянулось. Видимо, потому, что результатом должна была быть тоже процедура. (Принятие клубом общего решения.)

            Жаль, конечно, что этого текста ни у кого нет (а может, есть?) - процитировать, но, в конце концов, договорились. О том, как двигаться.

            Прорывом было рейтинговое голосование.

            Голосовали не за человека, а за весь состав Совета сразу… Потом – у кого больше голосов, тот в «семерку» и попадал.  Назвали их действительными членами (Или Советом клуба). И общие решения принимались занятным образом - пока не договорятся до единого мнения. Самое удивительное, что получалось.

Это был опыт на всю жизнь. Потому, что оказывается, так можно. И, оказывается, бывает такое, когда люди собираются с различными мнениями, а расходятся – через пару часов – с одним.

Несколько раз эта штука работала не по плану, а полевых условиях. Олег говорит: «Ну чё с этим делаем-то?» - и семеро, собираются, договариваются, а куда деваться…

            ...Предполагаю, что это было своевременное решение. Вокруг нас ( по стране, конечно ) по ходу нашего движения появлялись и разваливались клубы. (Так же как мы, крепко окопались ижевчане, березниковцы и ДК Свердлова, но все по разным основаниям). Разваливались очень часто из-за того, что не нашли способа – как договариваться. И эти организационные акции подарили нам, как клубу, ещё какое-то время.

            А уж как мы его использовали, другой вопрос.

Совет клуба:

Бегишева, Кокшаров, Куприянова,  Сапегин, Хроленко, Филичкин, Яковлева.