Даже день этот помню. У нас тогда лабораторная была по электронике – что-то мастерил, соединял, а сам уже думал о том, как вечером поедем. В пещеру.

Это Насыров меня позвал – у него университетские подружки (одну помню – Ирина Бухлицкая), позвали: «давай, в пещеру сходим».

В моем представлении «пещера» – это Кунгурская, только побольше. Идешь, нагибаешься, перелезаешь…так примерно...

Рюказак у меня всегда собранный стоял, плюс гитара. Проезд недорого (по студенческому) – вперед!

Компания была сборная – кроме девчонок (одна – «альпинист», другая – «спелеолог») и Насырова, был ещё незнакомый парень – Дамир,  плюс Шаронов, Ильин и я. В поезде – как положено – достал гитару… Ехать далеко – станция Половинка (не доезжая Березников)…

… этот перронный запах дыма, какого-то масла и тающего грязного снега, эти звуки – эхо переклички репродукторов и лязг дверей,  это настроение – всё остается за этими пыльными стеклами – лабораторные, лекции, …вся жизнь осталась, там, где она всегда была, а ты поехал, поехал – и куда, не знаешь…

…Поезд остановился на 2 минуты.  Выпали из вагона в ночь. Когда уехал шум и свет – стало ясно, что придется обходить товарняк – черные бочки исчезали в темноте – справа и слева. Или не обходить?…Как только пролезли под вагонами, просунули рюкзаки – состав, страшно грохнув, поехал. Успели.

… Снег вокруг чернильно-синий, небо – черно-серое, полоска леса – черная. Ничего толком не видно, короче. Даже лиц. …кажется, дорога не кончится – попал в какое-то беличье колесо – идешь, идешь и ничего не меняется, разве только – леса слева побольше стало. «Налево!» – это проводник Ирина командует. Налево – снежная целина. Может, была где тропинка, но ночью найти – невозможно. До леса – метров 100 – спортсмены за 10 секунд добегают. А здесь – наст. Ломать его тяжело – хорошо намерз. Но человека с рюкзаком еле-еле держит. Если он стоит. Если он идет – то пару шагов. После этого – в снегу по пояс и попытки вылезти обратно. Ползли много дольше, чем 10 секунд…

В лесу снега меньше и он рыхлый. Фонари чертят полосы по веткам – «нам – вон, туда…». Там – торчащие из снега скалы. У их основания – трещина. Вниз. Пришли.

В настоящих пещерах до этого никогда не был. Думал – это проход такой по гротам.

…Так, наверное, чувствует себя муравей в сахарнице – полное отсутствие пола, потолка и стен. Мы стояли в пересечении каких-то гигантских трещин, на ровном наклонном полу, прижимаясь плечами к плоскому потолку. Потолок расходился в стороны и растворялся в темноте. Пол тоже. «Стойте пока здесь…, не ходите никуда» – это нам, глухо из-за поворота. Не будем ходить.

Толян пнул ногой камень. Бум-бум…бум… длинная пауза и …и далекий «бум» откуда-то снизу… Это потом мы поняли, что ходили, типа, «по подвесному потолку». Пока камень летел до пола грота – стала понятна размерность происходящего – то, что это не прогулка, не «пойти, позырить» – что тут можно нарыть проблем себе на шею.   

 «Давайте – сюда…Осторожнее, …по карнизу идите» . Обходим, держась за стену трещину, уходящую куда-то вниз.

Не буду говорить – «в темноту». Там всё уходит в темноту. Группа ползет по стене, стреляя в разные стороны фонарями – как люстра на ветру. При каждом её движении вид того, что этих людей окружает, меняется. Такое впечатление, что у этих стен нет объективного облика – у каждой группы свой. Как подсветили, так и запомнили. Сколько людей – столько образов.

«Теперь внимательно смотрите, как надо держать веревку. От этого зависит ваша жизнь». … «А сколько метров – туда – вниз?»… «Да, метров пять  всего…».

Получилось коряво, но без травм. Страховки не было. Вообще, кроме одной веревки, ничего не было. И комбинезонов не было. И касок. И налобников. Это я потом понял.

А тогда – радовался, что спустился. Мы стояли на дне грота. В высоту он был больше, чем в диаметре. Свет еле-еле пробивал его доверху. Наверное, поэтому пещеру «Темной» назвали.

…«Перекусим?» Ледяной кофе с бутербродами, поздравления Насырова с днем рождения. «А что вот там, на стене?» – «Брахиоподы» – «Аа-а…Понятно».

«И куда нам сейчас?» – «Вон туда…» …Пол грота был более-менее ровный. Ирина сделала несколько шагов к неприметному валуну. За ним была дырочка. Размером с форточку.  «Там двенадцать метров вниз, когда спуститесь – стойте и никуда не ходите». И второй раз тоже как-то незаметно прокатило – сначала узко, потом форточка расширяется, даже ногами можно по стенам шкрябать – шир, шир …и вот уже стоишь внизу и рассказываешь «как я сейчас…»…

Последний спуск был семнадцатиметровый. С потолка грота. То, что всё не по-детски, стало понятно по тому, что девчонки стали резки и отрывисты в разговоре и движениях.

Я понял, что все серьезно, когда увидел, как ребята полезли за перегиб камня. Неумело. Без страховки. Без налобника.  Высота семиэтажного дома. Только внизу – искры фонарей. Как говорят, «попробуйте сами».

По-моему, именно тогда первый раз появилось это ощущение – когда нет ничего, кроме этой веревки. Вообще ничего.

Это Олеша писал про такое. Смерть отбирает мир у человека, когда приближается к нему. Сначала исчезают другие страны, потом города, потом остается только то место, где ты сейчас, а потом остаешься, вообще, один. Это уже потом к этому воспоминанию приклеились другие, – все  они были похожи – только грязное БСУ, в которое надо вщелкнуть веревку, только булинь, который надо завязать в свете налобника с севшей раньше времени батарейкой, только холодный камень под щекой в шкурнике – когда не то, что мира, а воздуха нет – кругом темнота и камень… Никакой рациональности. Никаких размышлений. Только одно простое действие. Оно и есть жизнь.

…Метрах в семи от дна у меня на штормовке веревка закатала рукав и пошла по коже. Держался сколько мог – хватило сил до конца.

Никто не упал. Мы спустились. Ирина сдернула веревку. «Сколько здесь метров под поверхностью?» – «да, – метров шестьдесят…» – «А как вылезать будем?» – «По шкуродерам».  Термин мне не понравился.

После этого мы поползли вверх и в сторону. В сторону от здоровенного завала, на который мы приземлялись (в нём потом проход нашли в новую часть).

…Долго бродили по каким-то трещинам – искали выход наверх. Какое-то время потеряли, когда заплутавший в узких проходах Насыров увидел  выход к нам, и решил пролезть напрямик. А телогрейку – он в телогрейке был – не снял. И застрял. Голову у земли видим, а остальное – в стене. Потащили – выдернули.

Шкурники были не горизонтальные. Высоко вверх шла, практически не просвечиваемая фонарями, плоская трещина. Не совсем вертикальная, да и то ладно.  Держаться в ней – на распоре,  а в середине, чтобы мало не показалось – еще и застреваешь. Стояли – лицом к стене, и казалось, время остановилось, будто давным-давно стоим так и кто-то пыхтит там, наверху. Застревали все. Но Дамир – особенно долго. Уж и не помню, как его вверх протолкнули. Всё равно бы пролез. Другого пути назад не было.

Из этой трещины вылезли на карниз первого грота. Вот они – брахиоподы – из стен торчат! И скорее – обратно. Сначала – вниз – на дно, потом по стене, по стене, потом под низкий потолок и вот уже воздух другой – холодный и пахнущий лесом.

…рюкзаки замело снегом. Девчонки переоделись. Мы так и остались в светло-коричневых от грязи штормовках. Ума-то нет – взять с собой переодеться что-нибудь. Я, например, думал, что будем – «ходи-ить, смотре-еть на красоту-у всякую»… А чтобы перемазанная в глине штормовка и джинсы… ожог от веревки на руке… не спать ночь, и поезд обратно – только днем, и приехал обратно – только вечером, а в паровозе так и не уснули и 36 часов без сна…

Не судьба была, видно, тогда поломаться. И отказаться от продолжений. Кто хотел, тот выводы сделал. Каждый свои.

…

Я в Темной был ещё раз. Пошел и в третий. В новую часть. Но, видимо, не судьба была. Так и не спустился тогда – проводники отказались. Устали – молодых таскали.

Как нас университетские девчонки когда-то.

Темная – была моя первая пещера. Сколько их облазил, но почему-то последней была тоже она.

А, может быть, не последняя. … жизнь-то продолжается…

.